Сцены 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25

Сцена 24

Родосто (Турция)

Дом Узбека

Узбек, князь Ференц Ракоци, призрак Гюльджан

Ференц Ракоци

Вот так моя закончилась борьба

за счастье и свободу для народа.

И Габсбургов ничтожная порода

осталась в виде мерзкого горба,

уродуя венгерскую отчизну.

По мне они отпраздновали тризну,

а я пишу в изгнании о том,

что было для истории пятном.

Другие впишут новые страницы,

других прославят в гимнах и стихах.

А я уж буду где-нибудь в верхах

витать душою вольной, словно птицы,

парящие над бурною водой.

А нужен ли душе такой покой?

Теперь и Вы мне о последнем шаге

поведайте в глаза, а не бумаге.

Узбек

Без жалости гильзайские солдаты

сжигали все деревни на пути

а тех, кто в страхе не успел уйти,

рубили, будто люди виноваты,

что шах не признаёт гильзайских прав.

В крови невинных руки замарав,

и сам я стал врагом своих же братьев

и был достоин смерти и проклятья.

Керман сопротивлялся, что есть мочи,

погибли там Иббен и Ибрагим.

А с Рикой, лучшим другом дорогим,

случилось то, что тенью чёрной ночи

на совести моей лежит, как грех,

который тяжелей и горше всех…

Ференц Ракоци

Я видел смерть. Спокойнее, Узбек,

к ней тоже привыкает человек.

Узбек

Не смерть страшна, как таковая,

а то, за что ты подставляешь грудь.

О чести и о совести забудь,

когда волна победы боевая

влечёт солдат на зверства и грабёж.

Керман был взят, и начался делёж.

Поклонников огня магометане

кололи, как не писано в Коране.

Мужчин, детей, старух и стариков-

лишали глаз, иль вовсе убивали,

и безоружные прощения не знали.

Так было только в темени веков.

Когда же Рика к милости призвал,

то на него кровавый этот вал

обрушился своей безумной силой.

Вот так Керман и стал его могилой.

Над женщинами прежде надругались,

а после распороли животы.

Лишь девушек особой красоты

пленили, чтоб продать, а сами дрались

за них и за богатые дворы.

Домов горящих яркие костры

и мне и Мир Махмуду дали знать,

что некому тот город защищать.

С охраной я с трудом нашёл дома,

где несколько Керманских богачей

скрывались от безжалостных мечей.

Я спас им жизнь. Но хуже, чем чума

набег гильзаев поразил народ,

который и без них не знал щедрот.

Рустан стерпел безумства солдатни,

но мне сказал: «Доверие верни».

Два дня кружила падальщиков стая

над городом поклонников огня.

Себя за эти ужасы кляня,

я ждал, надежду слабую питая,

что новых жертв удастся избежать

и древний Исфахан без боя взять.

А Мир Махмуд не чувствовал вины

и был доволен ходом сей войны.

На третий день пришла плохая весть:

ведёт большое войско Лютф-Али,

земля дрожит от конницы вдали,

и воинов в той коннице не счесть.

Нахмурил Мир Махмуд густую бровь

и с горечью решил, что даром кровь

своих гильзаев проливать не стоит:

отступит он и войско успокоит.

«Отход прикроет твой боец Рустан

с отрядом персиян в пустом Кермане».

Мол, погибайте сами, персияне,

коль нужен вам столичный Исфахан!

Ушёл и я с проклятым Мир Махмудом,

держа своё раскаянье под спудом.

Потом узнал я, что погиб Рустан,

и все бойцы и мой безумный план.

Ференц Ракоци

А что Вас привело на мирный брег,

в Родосто, а не в шумную столицу?

Узбек

Орёл побитый здесь свою орлицу

оставил для любви и страстных нег.

Но не достоин я любви и состраданья,

и вот Аллах иное наказанье

мне уготовил в ярости своей.

И я просил его: «Меня убей!»

Она скончалась в муках от болезни,

не зная, как стремлюсь я к ней опять.

И мне уж никогда не рассказать,

что все мои усилья бесполезны.

Когда стремишься ты к высокой цели,

нельзя, чтоб чьи-то дети сиротели.

Мои ошибки страшною ценой

гнетут всечасно жалкий разум мой.

Друзей родные прокляли меня,

дома и земли отняты навек,

и дочери теперь лишён Узбек.

Отца в своих несчастиях виня,

она рабыней служит у глупца

уборщицею шахского дворца.

Подумайте, достоин ли друзей

Ваш vis-à-vis, тем более, князей?

Ференц Ракоци

В борьбе подняться должен весь народ.

Чужих нельзя с войною призывать,

чтоб только власть у шаха отобрать!

Но и с народом будешь ты банкрот,

коль сил не хватит в тягостной борьбе.

Тогда потянешь на своём горбе

всю тяжесть пораженья и утрат

с вопросом вечным: «Кто же виноват?»

 Узбек

Один слуга по-прежнему со мною -

талантливый и добрый менестрель.

Он может спеть балладу, пасторель,

и душу тронуть звонкою струною.

Желаете послушать?

Ференц Ракоци

                                           Я готов,

Узбек (кричит)

Ибби, ты здесь? Нам не хватает слов

о трогательном чувстве, что когда-то

нам скрашивало сумрачные даты.

Входит Ибби с гитарой

Нам хочется послушать что-нибудь

о тонком мире чувств и о судьбе,

конечно, об утратах и борьбе.

Пускай печаль-тоска нам сдавит грудь.

Французские слова и тонкий стиль

напомнят, что у нас не шторм, а штиль.

Мой гость – такой же шах, как твой Узбек,

и это не на время, а навек.

Песня Ибби

В одной стране далёкой, где правил шах Амин,

В красавицу влюбились слуга и господин.

Но для раба лишь грёзы -  любить свободных дев,

И он молчит сквозь слёзы, себя преодолев.

У девы той прекрасной немало женихов,

И лишь один из многих решительный Хосров.

Согласна быть женою, промолвила Ширин,

Тому, кто красотою стихов достиг вершин.

Припев:

Расколот мир на тех,

                         кто любит и не любит.

Расколот мир на тех,

                         кто беден и богат.

Но рок жестокий всех,

                         в конце дороги губит.

И мы живём во тьме,

                         своих не зная дат.

Призвал слугу на помощь суровый господин,

И так сказал Казиму: Эй ты, простолюдин!

Изволь сложить поэму для той, что краше всех.

Коль ты решишь проблему, то будет и успех.

Не мог слуга отказом ответить господину,

Привык любым приказам он гнуть покорно спину.

Таланты – не богатство, особенно для тех,

Кто вместо счастья рабство несёт, как тяжкий грех.

Припев.

Исполнил бедный малый господский тот приказ,

А слёзы от страданий лились из карих глаз.

Красавица влюбилась в носителя стихов,

И радостно женился на ней купец Хосров.

Прошли года, и счастье ушло куда-то в тень,

И вот иные страсти терзают каждый день.

Задумал свергнуть шаха тщеславный господин,

Гневит, мол, тот Аллаха, бессовестный Амин.

Припев.

Собрав большое войско, решимостью гоним,

Ушёл Хосров-воитель, и с ним ушёл Казим.

Сошлись войска в пустыне, но битву выиграл шах,

Хосров в своей гордыне повержен в пух и прах.

В отчаянии бежал он к любви своей, Ширин,

И видит, что кинжалом убил её Амин.

Наёмного убийцу послал он в дом купца.

Так вот цена ошибок бесславного борца!

Припев.

От горя плачут оба, слуга и господин,

Склонясь над крышкой гроба, где бедная Ширин

Бледна и бездыханна, уснула вечным сном,

Не зная, что два сердца страдали об одном.

Но что-то изменилось в сознании слуги,

И сердце говорило: коль милой нет - беги.

Наутро дом покинул восставший раб Казим,

Быть может, где-то сгинул, самим собой казним.

Припев:

Расколот мир на тех,

                         кто любит и не любит.

Расколот мир на тех,

                         кто беден и богат.

Но рок жестокий всех,

                         в конце дороги губит.

И мы живём во тьме,

                         своих не зная дат.

Узбек

Опять с намёком слышатся слова

Ужель и ты любил мою Гюльджан?

Пополни список из душевных ран.

Сейчас возможно, ведь она мертва.

Ибби

Гюльджан не знала, а свои глаза

я опускал,  и горькая слеза

ночами прожигала душу мне.

Поверь, Узбек, я искренен вполне.

Ты женишься, когда утихнет боль,

но быть при этом выше сил моих.

Средь женщин не найти уже таких,

а я свою исполнить должен роль.

Я должен петь о ней и о любви,

как менестрель, как суфий Навои.

Свобода мне нужна! Пойми, Узбек,

я не слуга, не раб, я – человек!

Ференц Ракоци

Ни мне, ни Вам, Узбек, не удалось

забитому и тёмному народу

с мечом и гневом принести свободу.

А сколько жизней в битвах прервалось!?

Пред Вами раб один, но даже это

навеки станет в памяти поэта

минутой счастья, что превыше всех.

Его свободой искупите грех!

Узбек

Опять удар! Где силы взять, Аллах?

Слуга мой верный был почти что друг.

Он был опорой мне всегда, и вдруг

последний камень превратился в прах.

Мой дом разрушен весь до основанья,

Что остаётся? Лишь воспоминанья,

душевный мрак и старость впереди.

Ну, что ж, Ибби, прощай и уходи.

Призрак Гюльджан

Прощай, Узбек! Прости, что не могу

тебя утешить в этот трудный час.

Свет жизни краткой для меня погас,

и дух мой - на пустынном берегу.

Ты помнишь Шарля? Напиши ему.

Быть может, станет легче самому.

Сложи страданья на бумажный лист –

и станет дух для будущего чист.

Сцены 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25

Адам Маньоки – Ференц II Ракоци

Теодор Шассерио - Сражение арабов

Godfried Guffens – Вождь бедуинов

Sándor Liezen-Mayer - Ракоци на побережье Родосто