Иван Борисович Пестель. Генерал-губернатор Сибири.
Н.П. Резанов
«Письмо брату»
(последнее письмо
Резанова, адресовано его свояку
Михайло Матвеевичу Булдакову)
От генваря 24 дня 1807,
Иркутск.
Получено с курьером 6-го апреля 1807 года.
Прибыл в Иркутск и
залился слезами:
милый, бесценный друг!
Здесь я впервые увиделся
с Аней,
всё так же мило вокруг.
День нашей свадьбы
сегодня, но горько
плачу и слёзы лью.
Аннушка милая, светлая
зорька,
как же её люблю!
Вижу картины я прежнего
счастья-
сердце стучит в груди.
Чую, с болезнью своею, с
напастью
мне не осилить пути.
День ото дня я всё хуже,
слабее-
не дотащусь до вас.
С вами в разлуке
прощаться больнее
может быть в тысячу раз.
Здесь от детишек и
матушки* )
нашей
я получил посланье.
Ждут меня, знаю, но
горькою чашей
будет моё опозданье.
Мне не поспеть и на
Пасху, и вовсе
век не дождётесь меня.
Мрачный Харон через
Стикс перебросит,
страстным моленьям не
вняв.
Графу* ) мой низкий поклон
посылаю,
жаль, что его огорчил.
Правду писал я с
Камчатки и знаю,
что ни пред кем не
грешил.
Там, на «Надежде» я так
претерпел,
что и в могилу до срока
нынче иду. Но таков уж
удел
тех, кто не терпит
порока.
Впрочем, всё кончилось,
все по награде
кроме меня получили.
Я же стараюсь не
почестей ради.
Бог с ним, что не оценили.
Продолжение
письма
Генваря 26 дня.
Давеча кончить письмо я
не смог-
силы всё тают и тают.
Да и моральных страданий
итог
физику усугубляет.
Здесь навещают меня
беспрестанно,
чтобы рассеять тень.
Сам Губернатор* ) сидит неустанно
всякий со мною день.
Дружба его и простое
внимание
дарят покой душе.
Я говорил с ним о пользах
компании,
видах на будущее.
Был Губернатор со мною
согласен,
планы мои поддержал.
Лёжа, быть может, на
смертном матрасе,
я о грядущем мечтал.
Графу подробно писал о
проектах,
коими ныне горжусь.
К их воплощенью во
многих аспектах,
сил не щадя, стремлюсь.
Буде свершатся – то
станут наградой,
что я почту за честь.
Почестей царских мне
боле не надо –
хватит и той, что есть.
Ради Отечества в море
далёком
плавал, себя не щадя,
мучился голодом, в хладе
жестоком
я изнурял себя.
А за обиды здоровьем
платил,
тяжко страдая от ран,
но как кремень свою душу
обил.
Разум - вот мой капитан!
Пользуясь должностью,
много старался
добрый оставить след.
В разные трудности
волком вгрызался
и находил просвет.
Тем и горжусь, что могу
облегчить
жизни сограждан своих.
Но ещё больше могу
совершить
дел благородных,
больших.
Не огорчайся, мой друг,
что Компанию
в письмах своих не щадил.
Ты не виновен, но грех
умолчания
нам бы зело навредил.
В вашу торговлю, как
добрый купец
честно вникал и
старался.
Много учился, чтоб стать,
наконец,
тем, на кого б опирался
в дальней Америке средь
дикарей
наш Государь-Император.
Я привезу ему много идей,
жаль только далековато
ехать в столицу. Могу не
успеть-
силы изрядно тают.
Даже на стуле удобном
сидеть
хворость не позволяет.
Много желал бы писать к
тебе, но
истинно нету сил.
Да и к родным не пишу я
письмо.
Я бы тебя попросил
всем поклониться, кто
любит меня,
помнит, надеется, ждёт.
Даст Бог, дождёмся
счастливого дня,
время свиданья придёт!
Ты уж прости, если в чём
согрешил -
не было тёмных планов.
Любит, Михайло, тебя и
любил
брат
Николай Резанов.
P.S.
Что до моих калифорнских
дел –
новая жертва России.
Аннушку я позабыть не
сумел.
сердцем я – с ней в
могиле.
Там, в Петербурге на
кладбище Невском
стынет моя любовь.
Вряд ли другая, заняв её
место,
сердце разбудит вновь.
Кстати, Консепсия очень
мила -
ангел с открытой душою.
Любит меня, весела и
светла,
хочет в Россию со мною.
Я её тоже люблю, только
плачу,
грешные слёзы лью.
В брак с ней вступая,
считаю удачей
то, что семью создаю.
Друг мой любезный, храни
мою тайну,
пастырь ты мой родной.
Не проболтайся Авдотье*)
случайно -
всё расскажу весной.
Как доберусь я до вас –
не знаю.
очень я нынче хил.
Вот, и Русамова томик
листая,
я нахожу стихи:
М.А. Русамов
На пороге.
На пороге вечного забвенья,
на краю бездонной пустоты
шелестят последние
мгновенья,
догорают смятые мечты.
Пылью слов исходит дух
усталый,
хриплым стоном поражая слух.
Опустели радостей бокалы,
я сгорел, как факел, и потух.
Не находит взор мой
потускневший
впереди надежды огонька,
и от горьких мыслей
пожелтевший,
упаду, как листик от дубка.
Ты, дубок молоденький и
крепкий,
по весне оденешься листвой,
и в своей лихой, зелёной
кепке
закачаешь глупой головой:
«Нам, дубам зелёным,
кучерявым
не нужна тоска ушедших лет.
Мы растём «легко и величаво»,
избегая сложностей и бед!»
Я уйду, чтоб этих слов не
слышать,
от людских пороков не
страдать.
В этой жизни невозможно
выжить!
Может в той? Хотелось бы
узнать!